Работы мало в последнее время. Начало года, все дела. Скоро все придет в норму и количество моих флэшмобов резко сократится, а записи станут реже, но чуть упорядоченнее. Сейчас же...сейчас я пытаюсь писать. Получается...не то, что бы плохо, но мне кажется, что можно лучше.

И этот невероятный диалог:
Таба Циклон
– Аква ночью зашел в ванную и решил зачем то понюхать вентилятор. А когда утром явились соседи, стены и потолок там были уже выкрашены в такие замечательные цвета, что… В общем, сам понимаешь, – продолжает Рита. – Для тебя просто буквы, а нам с этим жить, так что хотелось бы заранее узнать, что нас ждет. Не возражаешь?
– Нет, конечно! Вы бы сразу так и сказали… Я что… Я только рад… Наоборот, может, посоветуете что нибудь… – Даня достает блокнот, на гладкой пластиковой обложке которого изображен утенок Дональд, пробивший собой дыру в кирпичной стене. – Вы только не обращайте внимание на мелочи, там все сырое еще. Но примерно понятно, что должно произойти. Где же оно… А, вот, со второго абзаца читайте…
Рита жадно пробегает глазами текст: строчку за строчкой. С каждой перевернутой страницей улыбка на ее лице тает.
– Ку клукс клан? Джордано Бруно?
Писатель ежится, будто за шиворот ему порывом ветра набросало холодной снежной крупы.
– Даня, что это за бред?
– Сама ты бред, – обижается писатель. Он пытается скрестить руки на груди, но жилет из динамита мешает. – Дальше читай…
Девушка быстро пролистывает страницы блокнота, выхватывая самое главное. Вот уже и последний листок, покрытый фиолетовой сеткой. Два коротких предложения. Точка.
– Вот так значит? Да?
– Что? Что там написано? – Тима не может усидеть на месте от любопытства. – Что с нами будет?
Писатель не выдерживает взгляда Риты и опускает глаза.
– В общем, так, Даня. Это все, конечно, смешно и замечательно, но у тебя теперь есть ровно 15 минут, чтобы все переписать. От начала и до конца.
– Но…
– Я думаю, ты сам понимаешь, что именно я имею в виду… – Рита отдает ему блокнот. – Пиши, Даня! Пиши!
– У меня предложение, – вмешивается Никитин, – если Дэн все равно сейчас все переписывать будет, пусть хоть какую то часть напишет не от третьего, а от первого лица. Я не против, если от моего… И пусть почку мне вернет!
– Я бы лучше от лица Риты написал, – говорит писатель.
– От моего у тебя не получится, – говорит Рита, – ты извини, Дань, но таланта маловато, да и возраст не тот: хорошо писать от лица женщины мужчина может только лет в семьдесят, когда они его уже не интересуют. Ну, да тебе самому решать. Можешь хоть от лица… то есть от морды пса Ломбарда писать, ты пойми, что не это главное. Кстати, я бы на твоем месте поторопилась, время уже пошло…
– Ну хорошо… Только я не могу, когда вы смотрите! Отвернитесь!
Даня поспешно выводит на чистом листе большие небрежные буквы: ручка скользит по бумаге все быстрее и быстрее, оставляя за собой совершенно нечитаемые следы. Отвернувшись к окну Рита слушает, как скрипит бумага. Что он там пишет? Что будет дальше? Нас всех убивает наше любопытство. Даня поставил правую ногу на сиденье, положил на колено блокнот. Буквы, торопливые буквы: как загнанные животные, бегущие от охотников к обрыву – последней странице. Рита заглядывает Дане через плечо и видит, что никакие это не буквы, а отпечатки ботинок на грязном осеннем тротуаре. Купюру в пятьдесят фунтов несет ветром с проезжей части. Она кувыркается в ночи, съезжает из стороны в сторону по переменчивым горкам воздушных потоков и наконец приземляется к ногам Веры. Та поднимает купюру, отряхивает ее от налипшей грязи, аккуратно складывает вдвое и кладет в карман.


P.S: Надь, держись!